Анатолий Шведов (Вестник НАУФОР №9)

08.10.2013

Анатолий Шведов, исполнительный директор банка "Голдман Сакс"

"ГЛОБАЛЬНЫЙ БАНК КАК ИНСТИТУТ РАЗВИТИЯ" Интервью.

Конкретную задачу решает то звено, которое более эффективно и имеет более приспособленную инфраструктуру

Исполнительный директор банка "Голдман Сакс" Анатолий Шведов рассказывает главному редактору журнала "ВН" Ирине Слюсаревой о том, как строится работа его компании на российском рынке и по каким причинам изобретать колесо не всегда обязательно.

- Анатолий, в 2006 году "Голдман Сакс" вернулся в Россию: подтвердила ли жизнь правильность выбора?

- На самом деле не совсем корректно говорить, что "Голдман Сакс" вернулся в Россию в 2006 году, поскольку банк не покидал российский рынок с момента появления на нем в начале 1990-х. В определенные моменты мы, как и другие банки, проводили некоторую оптимизацию бизнеса в России, но непрерывно оставались на рынке. Развивающиеся рынки - один из приоритетов стратегии развития "Голдман Сакс" в принципе. В свою очередь Россия является одним из приоритетов развития в сегменте развивающихся рынков. Тут, естественно, никаких изменений не произошло. Стратегически мы остаемся в России, развиваемся здесь, вместе с этим рынком, даже иногда опережающими темпами. И никогда, насколько мне известно, мы об этом выборе не жалели.

- Что вы имели в виду, говоря об опережающих темпах?

- Концепция нашего развития здесь, в России, опирается на два постулата. Первый состоит в том, что локальное присутствие позволяет получить доступ к клиентской базе, с которой трудно работать, находясь за рубежом, а также доступ к продуктам, которые торгуются в основном в России (имея исключительно офшорное представительство, заниматься локальными продуктами тоже тяжело).

Второй. "Голдман Сакс" имеет определенные наработки, накопленные в ходе многолетней работы на разных финансовых рынках, как растущих, так и развитых, и во всех без исключения мировых финансовых центрах,. Разница между развитыми и развивающимися рынками, в частности, состоит в том, что на развитых рынках продуктовая линейка, безусловно, шире, а инфраструктура по определению более развита. Мы пытаемся привнести сюда, в Россию, наилучшие существующие рыночные практики. Например, когда мы работаем здесь со структурными продуктами, то, понятно, пытаемся сделать это так, как делаем в Лондоне и Нью-Йорке. Иногда российский рынок для этого просто не готов из-за неразвитой инфраструктуры - в широком смысле этого слова. Поэтому эти две позиции - наш опыт на развитых площадках и российскую специфику - нужно как-то сопрягать.

- Можно ли поговорить о динамике развития "Голдман Сакс" в России? Вы пришли в страну аккурат под кризис, потом был собственно кризис, потом выход из него. Как вы все это время себя чувствовали?

- Мы тогда, перед кризисом, немножечко не успели "обрасти мясом". Как ни забавно, это стало одним из наших преимуществ. Я сейчас говорю даже не о наращивании рисковых позиций, а о наличии/отсутствии местной инфраструктуры.

Инвестирование в местную инфраструктуру и создание юридических лиц, которые будут оперировать на этом рынке, - процесс долгий. И поскольку мы никого не покупали, а начали развивать свой бизнес с нуля, то когда кризис пришел и рынки практически исчезли, мы благополучно продолжили работу над своей инфраструктурой (потому что это процесс, как уже сказано, многолетний).

То есть не сказать, что мы кризиса не заметили вообще. Но для поступательного развития нашего российского офиса ситуация, заданная кризисом, может быть, сыграла даже полезную роль, - потому что у нас появилось время для развития. Когда мы только заходили сюда, очень популярным был вопрос "а не поздно ли мы пришли?" Он возникал как внутри компании, так и со стороны. Но в процессе выяснилось, что ничуть не поздно, а как раз в самое правильное время. Те два года (с момента, когда "Голдман Сакс" появился в России, до кризиса) фактически были потрачены на то, чтоб мы могли достроить свои внутренние системы и запустить еще какие-то процессы.

- Можем ли мы в общих чертах поговорить о распределении мандатов между материнской компанией "Голдман Сакс" и российской дочкой?

- Я бы не сказал, что речь идет о распределении мандатов. Мы стараемся строить свой бизнес так, чтобы конкретным делом занималось то юрлицо, которому этим заниматься удобнее.

- Как это выглядит практически?

- У нас есть, например, лондонские структуры, - они занимаются операциями на лондонском рынке. Здесь удобнее работать, используя возможности российских юридических лиц. Вся наша инфраструктура - это важно! - создавалась таким образом, что между юридическими лицами, разделенными географически, не возникает никакой конкуренции. Продуктовая линейка разрастается, штат увеличивается, это может происходить в каждом подразделении. Но если коротко, то конкретную задачу решает тот, у кого процессы эффективнее, у кого инфраструктура более приспособлена.

Поскольку мы пришли в Россию, то хотим делать здесь все по максимуму. Естественно, первый шаг - построить систему, отстроить процессы таким образом, чтобы компания могла получить доступ ко всей продуктовой линейке, которая существует в этот конкретный момент на российском рынке. Как только эта задача выполняется, осуществляется немедленный переход к тому, чтобы эту линейку расширить до набора тех инструментов, которые мы можем делать в целом, уже без географической привязки. Этот процесс на самом деле непрерывный, его можно начать, но никогда не закончишь, потому что совершенствоваться можно бесконечно.

- Полтора десятилетия назад российский рынок не мог бы предложить локальному отделению глобального банка достаточного количества квалифицированных финансистов.

- Я знаю, про какую ситуацию вы говорите. Условно, это начало-середина 90-х годов, когда здесь начали работать иностранные дочки, которыми всегда руководили из центрального офиса, и где всегда была большая разница между верхним, средним и нижним звеньями, большая во всех смыслах. Но теперь у российского рынка уже имеется 20-летняя история, за это время подросла пара поколений, которые имеют за плечами мало-мальский опыт работы на глобальных рынках и пережили не один кризис. И дело уже не в происхождении.

- Как можно охарактеризовать ваши краткосрочные цели?

- Краткосрочные цели, скорее всего, чисто тактические. Я бы говорил о долгосрочных.

А долгосрочные наши цели - построить такую структуру, которая бы позволяла оптимально удовлетворять интересы российских клиентов, наиболее эффективно и в полном объеме предоставлять им возможность пользоваться глобальной инфраструктурой "Голдман Сакс", иметь возможность совершать транзакции на любых рынках и по всем инструментам, по которым у компании есть наработки, вне зависимости от географии нашего присутствия, и предоставлять доступ для наших глобальных клиентов к операциям на финансовом рынке российском. Это долгосрочная стратегия, по ходу реализации которой встает множество тактических задач, которые могут меняться, потому что меняется конъюнктура. Мы во многом зависим от местной инфраструктуры, от точки зрения регулятора, от того, как и насколько часто он меняет правила игры, насколько его понимание развития рынка совпадает с пониманием участников этого рынка. Эти вещи меняются, они влияют и на наше поведение, и на скорость решения тактических задач, - но стратегия остается неизменной, начиная с 2006 года, когда "Голдман Сакс" впервые получил российскую лицензию на совершение брокерско-дилерских операций..

- Как вы оцениваете состояние российского поля - законодательство, инфраструктуру, регулирование?

- "Состояние поля" меняется к лучшему, и мы приветствуем этот процесс.

Но существует довольно много вещей, которые еще нужно сделать, и это нормально. Если существует намерение строить качественный финансовый рынок, то нужно, в частности, менять законодательство.

Поскольку рынок у нас молодой, то изменения на нем происходят постоянно и должны происходить еще некоторое время, чтобы был достигнут необходимый уровень.

Во многих вопросах (как законодательства, так и прочих более узких вещей) если хочешь достичь результата, уже успешно достигнутого в других местах,то к цели можно идти двумя путями - умозрительным и практическим.

Ориентация на существующие прецеденты есть путь практический. Например, есть некий рынок, он имеет определенные объемы, определенных участников, туда приходят новые инвесторы. Если на нем участников много и их участие добровольно, значит, их устраивает то, как он организован. Соответственно, велика вероятность того, что создание схожей структуры имеет определенные шансы на успех.

А умозрительный путь - это придумывать колесо, которое может оказаться не сильно круглым. К сожалению,мы иногда придумываем колесо, и в этом большая проблема.

Например, недавно в одном электронном СМИ развернулась дискуссия о возможностях рынка кредитных дефолтных свопов в России. И один мой бывший коллега сказал, что рынок CDS работает в Лондоне, и единственный способ построить подобный рынок - это посмотреть, как сделано там, и сделать здесь так же. Людям нужен опробованный рынок, где они будут понимать все плюсы и минусы. Продукт может варьироваться, но правила игры должны быть стандартными.

При этом было бы совершенно неправильно сказать, что на нашем рынке производных инструментов ничего не происходит. За последние пару лет на нем случились крайне важные события. Например, была принята стандартная документация по деривативам. Это то, без чего рынок существовать не будет в принципе. Сейчас идет много работы по внедрению обязательного отчитывания сделок, что даст участникам транзакций возможность пользоваться ликвидационным неттингом. Это также универсально, то есть применимо ко всем участникам; это то, без чего рынок производных инструментов не пойдет.

- В России запустили уже два репозитария. То есть даже и здесь конкуренция есть…

- Да, тут мы не обошлись без изобретения велосипеда. Одновременно запускаются процедуры, которые на самом деле друг с другом не связаны. Потому что ликвидационный неттинг и обязательная отчетность банков о сделках - это процедуры совсем из разных областей. Задействованы разные команды, существуют разные риски, разные цели. Прозрачность рынка важна, но это, как говорится, про другое.

А неттинг - это про безопасность участников. То есть две совсем разных темы, и если их, условно говоря, впрячь в одну упряжь, то и степени свободы теряются, и появляется большое количество подводных камней. Операционные риски нужно рассматривать отдельно, рыночные риски тоже отдельно, и часто они входят друг с другом в непреодолимые противоречия.

- Как вы относитесь к проекту введения на Московской бирже расчетов в формате Т+n?

- На мой взгляд, необходимо сделать так, чтобы на российском рынке было максимально просто совершать сделки. Когда проще сделать сделку: если для ее совершения нужно исполнение неких предварительных требований - или когда достаточно просто желания двух сторон? Я утверждаю, что второй пусть приведет к совершению сделки быстрее, чем первый.

Режим Т+0 подразумевает, что на момент осуществления сделки у одной из сторон на счете должны быть деньги, а у другой на счете должны лежать бумаги. И только в этом случае сделка произойдет. Если одно из этих условий не будет выполнено, то даже при взаимном желании сторон сделки не будет.

Так вот, мое мнение, что в этом случае ликвидность будет хуже, чем в случае, когда трейдеры смогут сразу формально скрепить свою договоренность, не думаяо логистике расчетов.

Вот и все, вот суть того, о чем формат Т+2. И когда говорят о сложностях перехода, то дело тут совсем не в клиентах, а в желании и воле. Многие говорят, что Т+2 делается только для иностранных участников, но это не так. Этот формат выгоден для всех участников, которые не хотят, чтобы их деньги лежали мертвым грузом.

Для иностранных участников Т+2 дополнительно хорош тем, что им трудно держать деньги в России, проще совершить сделку - и отправить деньги уже в расчет. Просто так держать в другой (для них) стране денежный буфер на случай, если ветер подует не туда, никому не нужно. Неудобство устранено - получайте новых участников рынка.

Поэтому мало того, что режим Т+2 в этих условиях необходим. Нужно еще, чтобы переход на Т+2 произошел по возможности единовременно и по возможности по всем акциям и облигациям, которые торгуютсяна бирже. Одновременное существование двух режимов, наверно, еще хуже, чем существование только формата Т+0, потому что способствует не увеличению, а размыванию ликвидности и операционному хаосу.

- То есть вы категорически утверждаете, что если вводится режим Т+n, то он увеличивает приток ликвидности на рынке? А не наоборот?

- Он уменьшает транзакционные издержки. Стоны по поводу усыхания ликвидности совершенно справедливы. Но она усыхает не из-за того, что Т+2 ввели, а потому что Т+2 еще не ввели, а она уже усыхает. Введение Т+2 - это та мера, которую можно предпринять для повышения уровня воды в бассейне, где этот уровень падает, не выходя за пределы бассейна. Понятно, что в целом для увеличения объема воды нужно сделать что-то еще, но тут надо за пределы бассейна смотреть, это уже другой разговор.

- Какие группы глобальных игроков и их клиентов наиболее заинтересованы в том, чтобы на российском рынке появился Т+2?

- Мое мнение таково: в этом заинтересован весь рынок вообще. Если есть рынок как данность, то все операторы этого рынка должны по идее быть заинтересованы в появлении отложенных расчетов. Почему есть противники?

Я приведу несколько иной пример. Когда открывали доступ к облигационному рынку через "Евроклир", было тоже достаточно много несогласных с нововведением. Эти люди боялись того, что потеряют свою долю на рынке. В итоге они, конечно, свою долю на рынке действительно потеряли. Но одно дело, когда у тебя 50% рынка, емкость которого, условно 100 миллионов, другое дело, когда у тебя 20% рынка, но его емкость при этом - миллиард. То есть в абсолютных цифрах ты получаешь на более крупном рынке гораздо больше. Но да - у тебя нет больше монополии.

Смею утверждать, что на увеличившемся рынке денег можно зарабатывать больше. Но часто сознание того, что у "меня 50% рынка, и я крутой", превалирует над экономикой вопроса.

В случае с Т+2 - все то же самое. Как только транзакционные сложности уходят, количество активных игроков на рынке теоретически возрастает. Соответственно, доля существующих участников будет падать. Но будет ли от этого уменьшаться размер рынка? Я думаю, он, напротив, будет возрастать. Людей всего лишь беспокоит, что будет сокращаться рыночная доля, это магическое понятие.

Те места и площадки, которые являются средоточием активности для подавляющего большинства финансовых инструментов, не работают в форматах Т+0. Есть здоровые функционирующие рынки - вот и перенимайте их опыт. Это бесплатно.

- Что касается собственно вашего бизнеса, то предлагаете ли вы клиентам Т+2 на российском рынке?

- Российский рынок - это данность. Мы предлагаем клиентам то, что предлагает рынок. Конечно, не всегда мы можем работать с нашими клиентами на Т+0, все равно какой-то временной лаг будет появляться. И это опять же относится к вопросу о транзакционных издержках.

Со стандартом Т+2 все будет проще, потому что проще будет мэтчить обе стороны - клиентскую и биржевую. Т+2, Т+3 мы неизбежно делали с клиентами еще тогда, когда в России о нем шли только теоретические разговоры.

- На переходный период биржа предлагает даже материально поощрять брокеров, внедривших новый формат расчетов. Это вас стимулирует?

- Если нас хотят стимулировать, то мы, конечно, не откажемся. Но мы бы все равно пропагандировали режим Т+2, потому что он выгоден рынку - не только нам и нашим клиентам.

- Чем отличается российская модель брокерского бизнеса от бизнесов глобальных игроков? Есть ли у нее какие-то плюсы?

- Российский рынок формировался в специфических условиях. Он формировался, когда банковские кризисы случались каждый год, когда никто никому не доверял, когда на рынке обращались странные инструменты, были странные игроки. И когда была сделана попытка запустить организованный рынок, то главным было урегулировать риски, потому что иначе никто не стал бы торговать. Поэтому все сделки начали делать через институт, которому рынок доверял, - через биржу; и со 100%-ным депонированием. Рынок очень сильно пошел в гору, его большое преимущество состояло в возможности торговать чистым продуктом. И оно было преимуществом рынка почти два десятилетия.

Сейчас фаза быстрого роста, быстрой экспансии прошла. И надо понимать, что то, что являлось для нас преимуществом с точки зрения брокерского бизнеса какое-то время назад, не годится для фазы перехода в состояние, когда мы должны ориентироваться на более серьезные финансовые центры.

- Как вы считаете, в каких конкретных действиях выражается ваше участие в процессе строительства финансового центра в России? И зачем нужно такое участие глобальному банку?

- Мы пытаемся участвовать во всех действиях, которые способствуют тому, чтобы рынок развивался. Я говорю о чисто рыночном аспекте, не вдаваясь в политические детали. Насколько мы можем использовать свою экспертизу, знания, - настолько мы готовы ими делиться, обсуждать, участвовать в различных форумах, конференциях и прочем.

Ваш второй вопрос был - "зачем?". Если бы наше присутствие на этом рынке было сиюминутным, спекулятивным, тогда нам было бы более-менее все равно. Но хочется думать, что мы здесь надолго, и уж точно мы здесь серьезно. А раз так, то хочется, чтобы наши трудности ограничивались рисками, которые не имеют отношения к инфраструктуре, то есть только рисками, которыми можно управлять с помощью финансовых инструментов. Если большая часть рисков имеет инфраструктурную компоненту, то рынок становится менее удобным.

Раз мы здесь, в России, - значит, в этом рынке для нас есть какая-то ценность. Но если бы правила игры, условия существования здесь были бы проще, то для нас, как для всех участников этого сообщества, жизнь стала бы проще и, смею утверждать, лучше.

- Считаете ли вы, что на российском финансовом рынке должно усиливаться саморегулирование? Как оцениваете конструкцию мегарегулятора?

- Роль саморегулирования никогда не была такой важной, как сейчас.

Идея синхронизации и координации действий регуляторов на таком разрозненном рынке, как российский, необходима. Как следствие, сама идея создания мегарегулятора. Но. Если в результате этой координации происходит концентрация полномочий у одного из регуляторов, то за этой концентрацией необходим общественный контроль. Вот тут-то и выходят на сцену саморегулируемые организации. Потому что СРО - это идеальный медиум для общения между рынком и надзирающим органом. Если раньше СРО больше использовались как посредники, то сейчас к этим функциям СРО добавляется новая - следить за тем, чтобы все стороны вели себя в рамках правил. У нас не так много эффективных СРО, и, безусловно, НАУФОР таковой является.

Роль таких организаций становится очень серьезной.

- Считаете ли вы, что в связи с этим СРО должны получить, может быть, какие-то дополнительные права и функции?

- А каких прав у них нет уже сейчас? Саморегулируемые организации - это добровольные объединения, представляющие интересы рынка. Они и сейчас имеют возможность общаться с регулятором, работать над проектами нормативных документов.

Честно говоря, я не вижу ограничений для их работы.

Это хорошо - чем больше регулировать СРО, тем меньше у них становится степеней свободы. Поэтому я бы их не трогал вообще. Нужно, чтобы такая организация была не просто номинальной, а такой, которая удовлетворяет очень тонкой задаче - следить за тем, чтобы на рынке существовал баланс между волей регулятора и, если угодно, здравым смыслом.