Валерий Миронов (Вестник НАУФОР №6 2014)

18.07.2014

Валерий Миронов, заместитель директора Института "Центр развития" НИУ ВШЭ

"РЕСУРСЫ: МЕНЯЕМ ПРОКЛЯТЬЕ НА БЛАГОСОСТОЯНИЕ" Интервью.

Новый экономический курс, способный вернуть России высокие темпы роста, должен разрабатываться по результатам дискуссий бизнеса, государства и науки на равных

Своим видением основных черт нового курса, который должен учитывать сырьевой характер экономики, заместитель директора Института "Центр развития" НИУ ВШЭ Валерий Миронов поделился с обозревателем журнала "Вестник НАУФОР" Натальей Калиниченко.

Темпы или качество

- Валерий Викторович, какие базовые проблемы должны/могут быть решены для выхода отечественной экономики на траекторию роста?

- Тормозящую экономику важно поддержать прежде всего стимулированием процессов модернизации производства, роста инвестиций. И это вполне возможно сделать, так как желание инвестировать в принципе есть, его лишь надо подкрепить умной экономической политикой. Действительно, ВВП в прошлом году вырос лишь на 1,3% по сравнению с 3,4% в 2012 году. И в течение всего года большинство экспертов, опираясь на данные официальной статистики, считали, что замедление нарастало от начала года к концу. Но потом Росстат уточнил данные, и оказалось, наоборот, в конце года было ускорение. Я это почувствовал и ранее - еще до уточнения Росстатом данных за 2013 год, когда писал сюжет о динамике инвестиций за 4-й квартал 2013 года. Я пересчитал данные Росстата, которые он давал нарастающим итогом, вычленил отдельно 4-й квартал и все другие кварталы, и продефлировал данные по инвестициям общим дефлятором, который можно было получить из данных Росстата. Тогда-то выяснилось, что все было с точностью до наоборот.

К концу 2013 года в России действительно шло некоторое улучшение экономической ситуации, в частности, динамики инвестиций.

- И это несмотря на значительный отток капиталов?

- Да. В частности, в четвертом квартале инвестиции в основной капитал выросли на 9% год к году в реальном выражении. И при этом ситуация последовательно улучшалась от первого к четвертому кварталу.

Еще одно обстоятельство меня удивило в сентябре 2013 года: по данным опросов Росстата, которые обрабатывает НИУ ВШЭ, по одному из индикаторов было видно, что предприятия стали оценивать уровень запасов готовой продукции как недостаточный. То есть у них повысилось настроение, они видели какие-то перспективы улучшения ситуации в экономике вне зависимости от внешних факторов. Возможно, это было связано с осознанием преимуществ от вступления в ВТО, которое дает возможность выходить на внешние рынки, и от принятых в конце прошлого года решений по замораживанию тарифов естественных монополий на 2014 год.

Однако в первом квартале текущего года темпы роста ВВП год к году упали до 0,9%, резко обесценился рубль, одновременно усилился отток капитала, замедлились темпы роста промышленности.

Фактором замедления, в частности, стало падение в инвестиционных отраслях. На него повлияли и отток капитала, и, очевидно, общее ухудшение геополитической обстановки вокруг России, изменение перспектив развития экономики, снижение рейтинга. То есть факторы торможения связаны прежде всего с инвестициями. При этом относительно стабильная динамика потребительского спроса не должна успокаивать.

Потребительский спрос оказался подстегнут, потому что население, предвидя в связи с девальвацией рубля подорожание товаров, стало закупать их заранее: это автомобили и другие товары долгосрочного домашнего использования. Это сохранило более или менее нормальные темпы роста потребительского спроса на уровне конца прошлого года.

- А чем вы объясняете улучшение ситуации с инвестициями в конце прошлого года?

- На ситуацию с инвестициями в теории влияют такие факторы, как прибыльность производства, общеэкономический настрой, ставка по кредиту, темпы экономического роста в предшествующие периоды, то есть уровень загрузки мощностей, необходимость выхода на новые рынки. Сейчас какие-то из этих факторов стимулируют инвестиции, а другие замедляют. Например, в прошлом году серьезно - где-то на треть - упала рентабельность выпуска, не говоря уже о номинальной прибыли. Инвестиционный климат у нас стабильно плохой, темпы роста нашего экспорта определяются спросом на сырье и топливо, а спрос на последнее в перспективе может упасть, - все это вкупе отрицательно повлияло на склонность к инвестированию. Но положительно на оживление могло повлиять то, что наши предприятия наконец поняли, что под прикрытием ВТО они могут выходить на внешние рынки, не ограничиваясь внутренним - довольно большим, но все же мелким по мировым масштабам. Тем более, что в прошлом году после первой волны девальвации курс рубля упал почти на 8% к основным иностранным валютам, настолько же подорожали и импортные товары, а значит, выросла наша конкурентоспособность на внешних рынках. Это значит, нужно выходить на внешние рынки, но не со старой продукцией, а с новой и конкурентоспособной. Для этого нужны инвестиции.

Судя по всему, предприятия пытаются это делать, а это значит, что слухи о смерти российской экономики сильно преувеличены.

- Что важнее для российской экономики - темпы роста или его качество? Обсуждается ли в экспертных сообществах новая модель экономического роста?

- Сейчас постулируется переход от модели роста, основанной на спросе, к модели, основанной на предложении.

Это идея стратегии 2020, которая разрабатывалась в НИУ ВШЭ и Российской академии народного хозяйства при правительстве (РАНХиГС). Мы должны расти с упором на улучшение инвестиционного климата и постараться прекратить отток капитала. Уже много лет прямые иностранные инвестиции (ПИИ) российских компаний за рубеж превышают объем ПИИ в Россию. Следовательно, возможно удвоить и абсолютный объем ПИИ, и их долю в ВВП. В рамках модели экономики предложения для этого помимо мер по усилению инвестиционной привлекательности российской экономики предполагается обеспечить более адекватные темпы соотношения роста производительности труда и заработной платы.

Когда рост экономики был основан на спросе, рост зарплат опережал рост производительности труда. Увеличение цен на нефть генерировало дополнительный приток валюты и капитала, но фактически он был не заработан. Но сейчас, когда нефтяные цены стабилизировались, такая ситуация становится невозможной.

Нужны разного рода меры, связанные со снижением рисков инвестирования и снятием бюрократических барьеров, повышением мобильности рабочей силы внутри страны и оптимизацией затрат на бюджетный сектор. В частности, именно рост затрат в бюджетном секторе, инициируемый государством, стимулировал увеличение заработка также и в частном секторе, рост затрат превышал темпы роста производительности труда, и вся экономика теряла конкурентоспособность.

Новую модель, основанную на стимулировании роста предложения, а не на расширении спроса, можно назвать моделью повышения конкурентоспособности с точки зрения инвестиций и затрат. Но для внедрения этой модели нужно, чтобы экономическая политика ориентировалась прежде всего на нужды производства, а не имела популистский характер. Иначе мы можем оказаться в том состоянии, в котором оказался Советский Союз к концу 80-х годов.

- Но для этого российской экономике необходимо иметь значительное количество эффективных менеджеров…

- У нас модно говорить, что Россия получает очень низкие места в рейтинге Всемирного экономического форума по развитию институтов, по качеству государственного управления и финансового сектора. Но почему-то забывают, что низкие места мы занимаем также и в рейтингах качества управления крупным бизнесом, как это ни непривычно звучит.

То есть у нас не только институты плохие (слабая судебная система, высокая коррупция, кумовство в органах государственной власти), но и очень низкое качество корпоративного управления. С учетом этого и должна меняться система взаимоотношения в рамках треугольника, формирующего национальную конкурентоспособность, - бизнес, государство и наука.

У нас в 90-е годы был перехлест в сторону бизнеса (семибанкирщина и т.д.), а потом произошел перекос в сторону государства. Сейчас, учитывая довольно низкий уровень и государственного, и корпоративного управления, стоит подумать о том, чтобы роль координатора в треугольнике передать университетам, которые могли бы быть площадкой по выработке новой стратегии роста. Такого рода модель экономического развития формируется в целом ряде стран, она отличается от японско-корейской модели национальной конкурентоспособности, где во главе стаи "летящих гусей" - государство, которое формирует чеболи и т.д. Она отличается и от национальной инновационной системы, которая была модной последние два десятилетия, когда все делалось на основе созданных бизнесом площадок, а государство что-то дополняло, вело бюджетную и налоговую политику и так далее. В рамках новой системы основная роль должна быть передана университетам, которые формируют дискуссионные площадки, где и идет выработка консенсусного подхода к решению проблем национальной конкурентоспособности. Именно так это происходит в целом ряде стран.

У нас сейчас много говорится о долгосрочной стратегии, но имеется крен к ее выработке в рамках министерств, то есть под эгидой государства. А нужна такая площадка, где бы шел обмен мнениями, и учитывались не только интересы государства, но и бизнеса и науки, заключались бы какие-то контракты между государством, бизнесом и инновационными структурами, в рамках которых, например, государство строило бы инфраструктуру, наука бы генерировала инновации, а бизнес строил заводы, создавал высокопроизводительные рабочие места. Такой договор позволяет проводить реальную структурную политику. Но все это должно создаваться на базе дискуссионной площадки в рамках университетов, чтобы и бизнес, и государство были на равных. Такого рода подходы разрабатываются в некоторых странах - в Австралии, например.

Они тоже пытаются перейти от сырьевой экономики, диверсифицировать свою активность. В этом же направлении движутся Нидерланды.

Тем же курсом идет и Южная Африка.

- Какова сейчас судьба стратегии 2020? Евгений Григорьевич Ясин в интервью нашему журналу утверждал, что она не востребована: правительство на словах одобряет ее, но действует по-другому.

- Заметная часть этой стратегии выполняется.

Например, там предполагался переход от таргетирования валютного курса к таргетированию инфляции. И Центральный банк в начале года отпустил курс, чтобы не искажать влияние мер, направленных на снижение инфляции, которые связаны с процентной политикой Банка России. Он модифицировал свои процентные ориентиры, сделал некий коридор ставок, выдвинул в качестве базовой ставку недельного РЕПО, а не ставку рефинансирования, которая будет с 2016 года вообще отменена в том виде, в котором существует. Так что переход к таргетированию инфляции осуществляется.

В Стратегии много говорилось об организации движения в больших городах. И изменения норм законодательства, которые позволили вводить платные ограничения на въезд, меры, связанные с организацией движения, были разработаны. Они уже применяются в Москве. Стратегия принята не вся целиком, потому что она не все учла. С одной стороны, она отличалась от разработанной МЭР стратегии, одобренной в августе 2008 года, которая состояла в основном из макроэкономических деклараций и детальных описаний того, что якобы будет происходить в различных секторах.

С другой стороны, новая стратегия, введя много более правильных, хотя все равно спорных положений в сфере макроэкономики, абсолютно не имеет разделов, связанных со структурно-промышленной политикой.

Между тем у нас сырьевая экономика, и все, даже либералы, к которым себя отношу и я, согласны, что над Россией тяготеет ресурсное проклятие. (Однако кто-то называет его ресурсным благословением.) У ресурсного проклятья есть три составные части: во-первых, это дурные институты, то есть плохое качество судебной системы, коррупция и так далее (дармовые деньги всех развращают, препятствуют совершенствованию правил игры). Во-вторых, проклятье характеризуется макроэкономической волатильностью, поэтому, в частности, нужны резервные фонды и макроэкономические "заначки" на черный день. И третья составляющая "проклятия" - голландская болезнь, то есть угнетение обрабатывающего сектора экономики. Она связана с тем, что длительные периоды высоких нефтяных и других сырьевых цен совпадают с одновременным притоком капитала. Капитал притекает в форме кредитов, а кредиты выгоднее давать под валютную выручку, которая растет при росте сырьевых цен. На сырьевую страну вместе с увеличением цен на сырье обрушиваются деньги, причем с двух или даже трех сторон, потому что бюджетные расходы в это время обычно также раздуваются. Происходит переукрепление национальной валюты, что приводит к гибели обрабатывающей промышленности.

У нас такая ситуация была все двухтысячные годы, не говоря о том, что в 90-е годы промышленность погибала в силу других причин - разрыва связей внутри сначала социалистической системы, а потом и СНГ.

- То есть структурная политика в стратегии 2020 была нужна?

- Конечно. Сейчас мы очутились перед лицом санкций и поняли, насколько у нас недоразвита обрабатывающая промышленность. Не известно даже, сможем ли мы выполнить заказы на производство вооружений от ВПК России и других стран, не имея хотя бы относительно развитой обрабатывающей базы. Не говоря уже о том, что мы и лекарства свои практически не производим.

- Но ведь военное производство сохранилось, мы по выпуску вооружений на втором месте в мире?

- Военное производство сохранилось, но оно в значительной степени основано на импортных комплектующих. Например, авионика для наших самолетов часто и производится не в России; и США, Великобритания, Германия могут быстро прекратить ее поставки. Может быть, это небольшая доля в цене самолете, но без "мозгов" он летать не может. И без "глаз", например.

Промышленная политика нужна, но в объемах и формах, которые бы учитывали другие свойства сырьевой экономики, как, например, дурные институты. Нужны такие меры промышленной политики, которые были бы не связаны с приоритетным выделением денег каким-то компаниям. Это - почва для коррупции. Должны применяться меры умной промышленной политики, которые связаны с поддержкой обрабатывающей промышленности в целом, а также с тем, чтобы выжили сильнейшие в секторе, а ресурсы от слабых фирм перетекли к ним.

Например, правительство пытается применять такие пока грубые, но все же эффективные, по крайней мере, в краткосрочном плане меры, как замораживание цен на продукцию естественных монополий. В условиях монополизма это выгодно всем энергопотребляющим секторам, и в то же время такую меру поддержки украсть нельзя. Или же девальвация. Если она происходит вовремя и совмещена, допустим, с предварительным ростом инвестиций, что позволило бы нашим компаниям сразу выйти на внешние рынки, то она бывает полезна. Но она должна быть целенаправленной, а не стихийной.

Когда правительство в начале этого года отпустило валютный курс, то это не учитывало особенности сырьевой рыночной экономики.

В рыночных экономиках сырьевого типа центральные банки, как правило, стремятся не отпускать курс, по крайней мере, не говорить о том, что он отпущен, потому что сразу возникает почва для спекуляций. Центральные банки стремятся контролировать курс и в нужный момент девальвировать валюту, чтобы компенсировать недостатки в развитии обрабатывающего сектора. Это, в общем, азы. Но для проведения курсовой политики нужно учитывать характер российской экономики, ответить на вопрос, является ли она чисто рыночной или же рыночной, но со своей спецификой. У нас почему-то специфика не учитывается. Говорят, что российская экономика рыночная, но то, что она страдает голландской болезнью и другими проблемами, связанными с ресурсным проклятием, почему-то в конкретных планах игнорируют. Так же, как и не учитывалось в стратегии 2020 от 2008 года создание бюджетного правила, не описывалось, как оно может модифицироваться. А это тоже важно. Ничего не говорилось о совершенствовании институтов в достаточном объеме. А проблемы институтов, коррупции (наряду с макроэкономической волатильностью и голландской болезнью) - это тоже проблемы ресурсной экономики.

Получается, что ни та, ни другая стратегия, на мой взгляд, в полной мере не отвечают целям развития российской экономики. Хотя последняя, конечно, на порядок лучше, чем стратегия 2008 года. Но, говорят, что третий раз - самый удачный.

Мосты между западом и востоком

- Существуют сейчас в экспертной среде какие-либо альтернативные сценарии развития экономики?

- Я пытаюсь найти сподвижников для своего подхода, связанного именно с учетом специфики российской экономики и создании для нее стратегии в новом варианте. По крайней мере, в своих статьях я провожу такую линию и нахожу (в основном за рубежом) соратников, изучающих проблемы ресурсного проклятия. В Америке, Голландии и в Великобритании. В Гарварде, например, активно разрабатывается концепция ресурсного проклятия, как это ни странно. Есть подобные центры в Голландии, которая первой пострадала от этой болезни, в Великобритании - BP спонсирует в Кембридже работу центра по изучению ресурсных экономик. Я вижу, что именно там фактически реально обсуждаются будущие стратегии российской экономики в форме обобщения опыта других сырьевых экономик.

У нас почему-то все уперлись в крайности - либо в дирижизм (проведение государством промышленной политики без сопровождения другими мерами), что влечет за собой воровство и казнокрадство, либо в полное отсутствие структурной политики, а вся экономическая политика ограничивается лишь установлением бюджетного правила и абстрактными декларациями о создании институтов без учета специфики страны.

То есть одни видят хвост, кто-то хобот, а "слона" целиком часто не замечают. Нужно просто немного отойти назад и увидеть. Ведь Россия при всех ее проблемах - громадная, мощная страна с богатейшей историей и огромным потенциалом, ее вблизи трудно рассмотреть. Экономику в том числе.

- За счет чего может расти российская экономика (за счет стимулирования потребительского спроса, за счет инвестиционной активности)? Каков может быть среднесрочный экономический курс РФ?

- Потребительская активность лежала в основе предшествующей экономической модели, когда темпы увеличения заработной платы серьезно опережали рост производительности труда. Это вело к опережающему росту удельных трудовых издержек и к увеличению в ВВП доли заработной платы, падению доли прибыли.

Одновременно это приводило и к расширению потребительского рынка, снижалась доля бедных, россияне стали страной с достаточно высоким средним уровнем дохода (по сравнению с уровнем 2000-х годов). Этого нельзя отрицать.

Продолжение построения такой модели теоретически возможно. Но для этого нужно, чтобы быстро росли инвестиции и происходило технологическое обновление. Здесь мы сразу попадаем в логическое противоречие. Ведь важнейшим фактором инвестиционной функции является рентабельность производства. А когда зарплата опережает рост производительности труда, то доля прибыли в цене и в ВВП падает, рентабельность снижается. Значит, нужны какие-то другие факторы инвестиционной привлекательности, чтобы они компенсировали низкую доходность проектов и снижение рентабельности. Этими факторами должны быть либо очень сильный инновационный сектор, либо дешевое сырье, либо очень хорошие перспективы страны, - например, как транспортного моста между западом и востоком. Теоретически это возможно, но нужно резко улучшить инвестиционную привлекательность. Но наше место в рейтинге "Doing business", который характеризует инвестиционную привлекательность, хотя и улучшилось, но пока оно сотое (было 120-е). Если бы мы заняли 20-е, то, наверное, могли бы расти на потребительском спросе. А пока придется перейти на модель, связанную не со старой экономикой спроса и не с чистой экономикой предложения (как зафиксировано в Стратегии 2020), а с тем, чтобы модель экономики предложения была не рейганомикой или тэтчерономикой (это были варианты теоретической модели так называемой "экономики предложения"), а учитывала бы специфику сырьевого характера российской социально-политической системы и дополнялась нестандартными подходами к макрополитике и экономической политике в целом.

Возьмем, например, переход от таргетирования валютного курса к таргетированию цен, здесь тоже важно учесть специфику сырьевой экономики. Ведь сейчас таргетирование индекса потребительских цен в исполнении ЦБ проциклично, оно усиливает разогрев экономики, когда цены на нефть растут, и давит на экономику, дестимулируя производство в борьбе с инфляцией, когда цены на нефть падают. Отсюда вытекает, что в сырьевой экономике нужно таргетировать не ИПЦ, а другие ценовые агрегаты.

Важно учитывать необходимость таких мер структурной политики, которые не связаны с простой раздачей бюджетных денег, а принимают во внимание слабости институтов и коррупцию. Нужно изменить и структурную, и макроэкономическую, и институциональную политику, чтобы учесть все три основные особенности рыночной экономики с сырьевым уклоном. Это сделать не очень сложно. И тогда ресурсное проклятие станет ресурсным благословением.

- Кто может быть проводником этой политики, на какие силы может опираться такой новый курс?

- Такой курс должен опираться прежде всего на того, кто пока слаб, но должен усилиться, - обрабатывающий сектор. У нас же пока доминируют крупнейшие сырьевые компании, отстаивающие свои интересы. Это так потому, что хотя там работает лишь несколько миллионов человек, за их счет формируется две трети бюджета. Нужно, чтобы обрабатывающий сектор имел свое сильное лобби. Ну, и кто-то из деятелей экономической науки тоже должен заниматься этим вопросом, потому что ученые могут сгенерировать новые идеи, системно их изложить во взаимодействии с теми университетами мира, где присутствуют мощные центры по изучению ресурсных экономик.

- Только если при этом никто не начнет искать "пятую колонну". Сейчас накал страстей в экономических и политических дискуссиях, мягко скажем, зашкаливает. Широко и глубоко обсуждать экономические проблемы смогла себе позволить в недавнем прошлом лишь Высшая школа экономики, но таких площадок очень мало…

- Вы правы. Что касается пятой колонны, то мне этот термин не нравится, даже если он используется в борьбе против необольшевиков, которые, как и их предшественники, в пылу политических страстей доходят до пожеланий гибели отечеству ради перехвата власти. Для меня Россия как великое независимое государство превыше всего.

Но если обратиться к экономике, то можно сказать, что реальными противниками необходимых реформ в сырьевой экономике могут быть получатели сырьевой ренты, использующие административный или монопольный ресурс для личного обогащения и заинтересованные в консервации существующего положения дел.

При этом у нас обсуждение действительно важных проблем оттеснено на периферию общественного сознания, а ресурсное проклятие проникло и в российскую науку. Деньги-то наука получает не только от государства, но и через гранты, которые в основном поступают от сырьевых компаний (у них есть средства на эти цели). Но кто платит деньги, тот и заказывает музыку…

На Западе другая система, там университеты существуют на деньги миллиардеров, на их пожертвования. Вот когда у нас появятся университеты, названные именами олигархов, то можно будет считать, что ресурсное проклятье превратилось в благословение.

- Доживем?

- Да. Они, уверен, скоро начнут активно инвестировать внутри страны. Кстати, сейчас на Западе модно завещать деньги на развитие науки и благотворительность, там даже организовался клуб миллиардеров, которые все свои деньги готовы пустить на благие цели. И детям они практически ничего не оставляют, наверное, жалеют их. Нам тоже нужны такие инициативы в свете полного принятия обществом итогов залоговой приватизации и стимулирования науки. А то у нас ученые постоянно уезжают из страны.

- Уезжают часто уже не по экономическим, а по политическим причинам…

- Это также следствие сырьевой экономики. Слабость институтов, искажение политических мотиваций, отсутствие конкуренции - все это, как правило, связано с доминированием сырьевых компаний, которые спонсируют определенные политические организации. А те консервируют статус-кво в интересах сырьевиков.

Все понимают, что деньги из сырьевого сектора нужно забирать, поддерживать в нем средний для экономики уровень рентабельности, остальное вкладывать в другие сектора, чтобы страна развивалась и после того, как сырье закончится. Но сырьевики против. Частично это было сделано в 2004 году при введении новой налоговой системы в ТЭКе. Старая налоговая система уже давно устарела, она фрагментарна, тормозит прогресс в производстве и нуждается в модернизации.

- А у правительства хватает решимости продолжить такую политику?

- Правительство по большей части находится под влиянием сырьевиков, у нас одна доминирующая партия - "Единая Россия", которая тяготеет в своей экономической политике к концепции энергетической сверхдержавы, которая исходит из того, что очень долго цены на нефть не упадут. Эта концепция господствовала вплоть до недавнего времени. Но сейчас даже в самом центре нашей политической системы снова заговорили о необходимости диверсифицировать экономику - осознание этого пришло в результате конфликта с Европой и Америкой. Снова заговорили о том, что нам нужен свой high-tech. Это значит, что у правительства будет больше возможностей перераспределить сырьевые деньги для диверсификации экономики, чтобы мы не полностью зависели от одного-двух товаров.

- А какой должна быть процентная политика для поддержания роста в нынешней ситуации?

- Процентная политика должна играть главную роль, потому что именно через ставку процента регулируется ликвидность банковской системы, доходность инвестиционных проектов. Повышая или понижая процент, можно помочь экономике выйти из рецессии, или, наоборот, охлаждать перегретую экономику. ЦБ пытается это делать.

Но здесь нужно учитывать, что для применения нормальной процентной политики нужно создать базу, снизить уровень инфляции. Высокая инфляция создает условия, когда при любой процентной политике ставка по кредиту выше уровня рентабельности в реальном секторе. В результате реальный сектор отрезан от кредитного рынка. Сейчас, например, средняя ставка по кредитам для населения составляет 17,5%, для реального сектора несколько ниже.

Если учесть, что средняя рентабельность по экономике - около 8,5%, лишь при добыче полезных ископаемых - 20%, то кредиты могут отбивать на обычных условиях только нефтяники, газовики и нефтепереработчики плюс кто-нибудь из производителей цветных металлов. Значит, какая бы ни была процентная политика, она имеет значение лишь для поддержания ликвидности банковской системы. Чтобы она влияла на доступность кредитов для реального сектора, нужно, прежде всего, саму инфляцию снизить с нынешних 6,5% до 3-4%.

Этот уровень лежит в основе ставок по депозитам, а значит, в конечном счете, и по кредитам. Ведь население ориентируется на инфляцию, ставка по депозитам должна быть выше инфляции, плюс банковская маржа и риски. Но если ниже инфляция, то ниже и ставка по кредитам. Нам действительно нужно переходить к таргетированию инфляции. Центральный банк действует немного непонятно. С одной стороны, он таргетирует инфляцию, с другой, по всем правилам, должна таргетироваться уже низкая инфляция. Как только она снизилась до 3%, нужно переходить к ее удержанию на стабильно низком уровне. Сам процесс снижения инфляции не называют таргетированием, и уж тем более в этот период не отпускается валютный курс. Потому что в сырьевой экономике под влиянием изменения цен на нефть свободный валютный курс очень сильно влияет на цены импортных товаров и инфляцию. Мне кажется, что изначально нужно было, удерживая валютный курс, снизить инфляцию, например, в течение двух лет, а потом переходить к таргетированию.

И еще. При выборе, что таргетировать - индекс потребительских цен или цен производителя - нужно остановиться на втором. Ведь когда в индексе потребительских цен высока доля импортных товаров (а у нас в нем содержатся цены и на продовольствие, и в значительной мере на непродовольственные товары), то, таргетируя потребительскую инфляцию, ЦБ давит экономику, когда она нуждается в поддержке, и поддерживает, когда она перегрета. Это создает дополнительные трудности. Соответственно, нужно взять зарубежные разработки относительно таргетирования цен в сырьевых экономиках и попробовать перестроить российскую статистику, чтобы у нас цены производителей собирали не раз в месяц, а каждую неделю. Это самая большая проблема - перестроить статистику. Нужно перестроить систему работы Росстата, изменить многие инструкции и регламенты.

Нельзя спорить, что процентная политика сегодня выходит на первый план, мы должны уходить от таргетирования валютного курса (он держался на одном уровне в течение нескольких предшествующих лет) к таргетированию инфляции и процентных ставок. Но нужно учитывать в то же время другие особенности этого процесса и не полностью копировать опыт всех несырьевых развитых или развивающихся экономик.

- Что можно сделать сегодня в бюджетной сфере?

- Активнее привлекать деньги с рынка, например, улучшая одновременно корпоративное управление в госкомпаниях. Говорят, что приватизация у нас невозможна, что с конца прошлого года плохая конъюнктура на внешних рынках и так далее. Но нужно учитывать, что приватизация проводится не столько для пополнения бюджета, сколько для появления независимых членов советов директоров госкомпаний, для улучшения корпоративного управления. И именно это должно быть целью процесса. Хотя, если продаются пакеты наших "голубых фишек", то можно выручить и для бюджета значительную сумму.

На приватизируемых предприятиях очень часто сопротивляется менеджмент, его влияние очень велико, они не хотят получать в советы директоров независимых директоров или частных инвесторов, не хотят никакого контроля, стремятся любые вопросы решать келейно. Под давлением менеджмента многие компании были вычеркнуты из плана приватизации, сроки процесса передвинуты. Как известно, в майских указах президент поставил для государства задачу к 2016 году уйти из всех несырьевых компаний и естественных монополий. Таких компаний достаточно много, посмотрим, удастся ли выполнить этот указ. Потом были приняты подзаконные акты, которые вроде бы эту задачу не отменяют, но ссылаются на какие-то другие документы, которые могут быть изменены, и тогда дата - 2016 год - передвинется на более поздний срок, но формально это не станет невыполнением указа президента. Сейчас, конечно, проблема осложнится, потому что придет меньше инвесторов из Западной Европы и Америки, если мы не урегулируем отношения с Украиной. Хотя, все кризисы забываются, и этот тоже может быть очень быстро забыт.

- По-моему, с ним еще долго будут разбираться…

- Не ясно, как долго, может быть и не так долго. Мне кажется, если стороны в ходе переговоров будут исходить не из занимаемых позиций, а из зачастую скрытых и до конца не осознаваемых интересов, то все эти процессы быстро затухнут, и тогда есть надежда, что приватизационные сделки все-таки пройдут если не в этом, то в следующем году. Ведь нам очень нужно повышение эффективности управления и в сырьевом, и в несырьевом секторах.

В прошлом году инвестиции упали прежде всего за счет крупнейших, в том числе государственных компаний, которые зачастую не подконтрольны ни инвесторам, ни акционерам, ни даже государству.

Так что приватизация нужна. Может быть, не полная, но частичная реализация госпакетов необходима, прежде всего, для повышения эффективности управления теми же самыми нефтяными, сырьевыми и инфраструктурными государственными компаниями. Я сам заседаю в одном маленьком совете директоров госкомпании и знаю, насколько там можно повысить эффективность, если были бы нормальные советы директоров и управление.

А когда все решается в министерстве или в самой компании, то получается междусобойчик не в интересах государства.

- Проводилась ли когда-либо какая-то оценка эффективности работы независимых директоров?

- Просто таких директоров сейчас практически нет. Я в маленькой госкомпании являюсь не независимым директором (хотя могу быть им, вхожу в ассоциацию), а профессиональным поверенным, все решения проводятся через Росимущество. А профессиональный поверенный обязан все директивы заранее согласовывать, я не могу нарушить это правило. Формальная работа получается. Сейчас трудно быть независимым директором, если работаешь где-то еще. Но появилась категория профессиональных независимых директоров, которые работают в нескольких компаниях и постоянно повышают свою квалификацию. Они обладают знаниями в сфере аудита, корпоративного либо стратегического управления или управления кадрами, а иногда в нескольких сферах одновременно. Они, мне кажется, более полезны, чем чиновники. Они постоянно в разъездах, этим зарабатывают.

Но я говорю даже не о независимых директорах, а о сторонних инвесторах, которые купят госкомпании, которые в состоянии контролировать деятельность менеджмента и требовать показывать реальную прибыль, а не занижать ее, как это делается в госкомпаниях.

Недоразвитость

- Каким образом финансовый рынок может помочь в решении проблем экономического роста, какой вклад вносит он сегодня?

- Объемы IPO и SPO в прошлом году чуть превысили 9 млрд долларов. Это в разы меньше, чем, например, в благополучных 2006-2007 годах. Из них в основной капитал пошло примерно 20%, в 2012 году - 30%. Небольшие суммы. А в прошлом году и того меньше - 1,5-2 млрд. По официальной статистике, источники с фондового рынка - это где-то 3% (а по моим расчетам - около 0,5%) от инвестиций в основной капитал. Это очень маленькая величина. Если брать кредитный рынок, доля банковского кредита в инвестициях - порядка 15-20%.

При этом значительную долю кредитов для реального сектора мы получаем за счет иностранных инвестиций, где превалируют не портфельные или прямые, а так называемые "прочие" инвестиции. Портфельных - очень мало, прямых - 10-15%, а остальное - кредиты из-за рубежа.

На фоне этого из-за санкций и снижения рейтингов у наших компаний возникнут определенные проблемы, в том числе в силу недостаточной развитости нашего финансового сектора, потому что в этом году мы должны погасить 80 млрд долларов старых корпоративных долгов, которые надо перекредитовать. Если будут введены санкции третьего уровня, то доступ к кредитным ресурсам сильно ограничится.

Но даже если этого не случится, то из-за снижения суверенного кредитного рейтинга мы будем занимать на Западе по более высоким ставкам. Это миллиардные долларовые потери. При всем старании наших банков создать о себе хорошее впечатление в прессе, если взять рейтинги Всемирного экономического форума, то по качеству кредитной системы мы на уровне 100-го места и ниже. Примерно на том же месте, где наши институты, плохое корпоративное и государственное управление, находится и качество банковской системы, а также способность внутреннего рынка привлечь инвестиции через фондовый рынок. Если будет какой-то серьезный кризис, наша банковская система может испытать серьезные трудности, в частности, придется докапитализировать АСВ.

C одной стороны, у нас, как известно, соотношение потребительского кредита к ВВП где-то 16%, а в Америке - 80%. Есть куда расти. Население подпитывало через кредиты потребительский спрос, соответственно, и всю экономику. Но и там тоже есть проблемы, связанные с высокой инфляцией. У нас высокая средняя ставка - 17,5% плюс очень короткие, до трех лет, потребительские кредиты, в отличие от американских, где высока доля долгосрочной, растянутой на десятилетия ипотеки. Поэтому у нас отношение выплат населения к реальным располагаемым доходам в среднем - 11%, а в Америке - 12%. Несмотря на кратный разрыв в объеме кредитов к ВВП, выплаты российского населения уже на уровне развитых экономик. Дальше без снижения инфляции, а значит, без снижения ставки и удлинения сроков внутренних кредитов, рынок будет перегрет, возникнет опасность обвалов, особенно с учетом неравномерности распределения кредитов по регионам, значительных рисков в определенных регионах страны.

Капитализация страны, если брать по акциям, - не самая высокая, примерно 40%. Можно расти, как и по банковским кредитам. Но есть проблемы, которые не позволяют экстенсивно развивать финансовый рынок. Нужно, очевидно, это делать, улучшая его регулирование: мы создали мегарегулятор, но многие говорят, что ЦБ будет трудно. С учетом уровня экономического развития страны было бы эффективнее сохранить раздельную систему регулирования финансового рынка. Я недавно смотрел работу, которая оценивает опыт стран, имеющих мегарегуляторы - Россия не соответствует по своим макроэкономическим характеристикам таким странам.

В банковском секторе сегодня происходит усиление крупных государственных банков, вымывание слоя мелких. Система рефинансирования построена таким образом, что ЦБ пытается смягчать требования к залогам, поскольку для нормального получения кредитов от ЦБ залоговой массы не хватает, особенно у мелких и средних банков, и они оказываются отрезаны от рефинансирования. Крупные банки отдают свои залоги ЦБ, получая от него кредиты в растущем объеме - уже до 4,5 трлн. Соответственно, меньше залогов остается для рынка межбанковского кредита. И его концентрация увеличивается, на десятку крупнейших банков на начало этого года приходится уже значительно большая доля МБК, чем на начало 2013-го года. Эти диспропорции надо как-то устранять. Я не занимаюсь специально банковской системой, но вижу, что там есть свои проблемы.

В финансовом секторе тоже сказывается ресурсное проклятье. Ведь у нас все 2000-е годы деньги поступали от покупки валюты Центробанком. Приток долларов при росте нефтяных цен был значителен, и не нужно было обращать большого внимания на банковскую систему, которая может генерировать деньги из денег для развития экономики.

Во всех сырьевых экономиках банковская система, как правило, недоразвита. А когда цены на сырье стабилизируются или падают и при этом своей развитой банковской системы нет, это очень плохо влияет на всю экономику. У нас уровень монетизации к ВВП - показатель, характеризующий развитость финансовых рынков, хоть и вырос, но составляет лишь 48-49%. Во многих странах он гораздо выше. В принципе, в этом секторе должен быть рост, но ряд структурных и регулятивных проблем, в том числе связанных с инфляцией, его ограничивают. Все это нужно решать в комплексе. Решая внутренние проблемы, следует увеличивать проникновение финансовых рынков в экономику.

- Вернемся к инвестициям. Объявлено, что из Фонда национального благосостояния будут финансироваться крупные проекты, в том числе строительство моста в Крым, развитие нанотехнологий и так далее. Стоит ли задействовать средства в подобные крупные национальные проекты, насколько велика их эффективность? Каковы экономические результаты олимпийского нацпроекта, например?

- Судя по тому, что в начале прошлого года инвестиции в Южном округе росли на 20% (тогда как в целом по экономике на 1-2%), то эффект был. Но не чувствуется, что он долговременный. Правда, здесь были и другие факторы, связанные с дестабилизацией рынка со стороны ЦБ и геополитической нестабильностью. Олимпийский проект имеет чисто имиджевый эффект - мы показали, что можно сделать что-то, как в Китае. Люди говорят, что иногда приезжают в Китай и видят, как за полгода построен новый город, или как вдруг город "уходит" на 50 км в голую степь.

У нас ничего подобного не было: ни в последние годы, ни в 90-е, когда все рушилось, ни в 2000-е, когда строилось в основном в районе Рублевки или за границей, куда уходило столько же прямых инвестиций, сколько приходило из-за рубежа. Новых предприятий мы не видели, а тут вдруг - новый Сочи. Вообще в условиях сырьевой экономики, с одной стороны, идет необоснованная отбраковка обрабатывающей промышленности, поскольку выгоднее импортировать большую часть товаров при укреплении рубля, а с другой - предприятия реального сектора не нуждаются в инвестировании в течение длительного времени. Ведь деньги им приходят от роста цен на сырье, и компании могут обеспечить свои потребности закупкой оборудования, а не совершенствованием производственного ряда, инвестируя в какие-то новые производства.

В общем, инвестировать отучаются все, в том числе и население.

Дармовые деньги в течение 10 или 15 лет не дают стимулов ни к образованию, ни к повышению уровня здоровья. Потому что действуют страховки, работники ТЭКа лечатся за счет корпораций и так далее. Это общая проблема сырьевых экономик.

Очень большие проблемы у сырьевых экономик существуют и при инвестировании в госпроекты, они связаны не только с коррупцией, но и с плохим проектированием. С тем, что недоучитывается рост цен на сырье, комплектующие, что удорожает проект.

В общем, строить новые объекты можно, но используя инструменты, которые уменьшают потери, - например, облигационные займы, так называемые инфраструктурные облигации, чтобы выполнение государственных проектов контролировали комитеты облигационеров.

Но как это сделать технически? Наверное, нужно учитывать опыт выпуска инфраструктурных облигаций в Бразилии, например. У нас чиновникам это невыгодно, потому что тогда труднее "осваивать" деньги.

В общем, нужны другие формы, а не прямое бюджетное финансирование без всякого контроля, кроме Счетной палаты, которая со своими функциями далеко не всегда справляется, да и не подконтрольна в полной мере парламенту.

- Нужен общественный контроль за расходованием денег налогоплательщиков.

- Да, и контроль со стороны инвесторов.

- Насколько построенная в Сочи инфраструктура будет востребована населением? Насколько цены на услуги будут конкурентоспособны по сравнению с зарубежными курортами? Будет ли эффективно работать то, что построено? Кто туда будет ездить? Чиновники и служащие ТЭКа за полцены?

- Новый Сочи привлекает, но и проблем у него как у курорта хватает. Может сказаться, в частности, и близость к неспокойному региону - Кавказу. Может быть, там и нет реальной опасности со стороны террористов, но угроза будет существовать и отпугивать потенциальных туристов. Что касается цен, то, действительно, у нас сильно растет инфляция, в том числе в силу ослабления рубля, которое будет перманентным. Ведь для поддержания конкурентоспособности в ближайшие годы нам каждый год нужно девальвировать рубль на 10-20%, чтобы компенсировать период, когда реальный эффективный курс за 2000-е годы вырос на 80%. То есть наши товары стали дороже относительно аналогов у конкурентов, мы - в конце рейтингов по конкурентоспособности. Теперь нужно десять лет, чтобы отыграть то, что привело к голландской болезни, к вытеснению обработки, к переукреплению курса.

А поскольку доля импорта высока и уменьшаться будет очень медленно, то девальвация на 10-15% означает удорожание импортных товаров, которых в индексе потребительских цен CPI - от 40 до 50% по многим товарным группам. И это будет сказываться на росте цен, в том числе в Сочи. Путевки будут дорожать, тем более что и мест для отдыха еще не так много. Кроме Сочи есть только Крым, а он не готов инфраструктурно к принятию потока туристов.

- Судя по всему, процесс распечатывания ФНБ уже пошел. Мы можем остаться без подушки безопасности, на которую копили столько лет...

- ФНБ - это лишь часть подушки безопасности, есть еще Резервный фонд, который предназначен для защиты бюджета. Пока покусились на ФНБ, который создан для компенсации выпадающих доходов Пенсионного фонда. Предполагается, что деньги будут выделяться на проекты на возвратной основе. Как показывает опыт стран с сырьевой экономикой, инфраструктурные проекты, связанные с тратой бюджетных средств (тем более с формированием фондов, нацеленных на поддержку будущих поколений), не должны быть безвозмездными, они должны генерировать какую-то доходность.

То есть, если строится дорога, мост и так далее, то они должны быть платными. Если кто-то должен бесплатно проехать, например, пенсионер, ему выдаются специальные ваучеры, социальные карты. Рассчитывать на то, что эти дороги будут бесплатными, нельзя. Все проекты, которые сейчас основаны на финансировании из ФНБ, должны быть проверяемы каким-то общественным органом как на обоснованность затрат проекта, так и на гарантированную самоокупаемость. Нужно до конца понимать, как потом эти деньги будут возвращены в ФНБ, чтобы он не был проеден. Если такого понимания нет, проект не должен начинаться.

- Каковы должны быть разумные масштабы промышленной политики, ее форматы в сегодняшней России?

- Сегодня промполитика связана с большими рисками, особенно когда используются коррупционноемкие формы ее проведения.

С одной стороны, она вроде бы нужна, потому что в сырьевой экономике вытесняется обрабатывающий сектор, и поэтому научная литература, посвященная голландской болезни, на вопрос о необходимости промполитики отвечает в целом положительно.

Но риски есть, они понятны и известны.

Есть три вида промышленной политики - вертикальная, горизонтальная и меры по выходу на внешние рынки. Вертикальные меры предполагают стимулирование определенных приоритетных секторов или компаний, и если их выбирает чиновник, то он может на этом заработать. В Южной Корее, например, были антикоррупционные процессы над министрами, президентами и т.д.

- Некоторых расстреливали?

- В Китае точно да, многие тысячи. То есть это международная проблема, не только российская.

Если говорить о горизонтальных мерах, то они дают преимущества для всех секторов, выявляют естественным образом наиболее сильных, которые на основе этих мер растут.

Среди этих мер прежде всего - девальвация национальной валюты. Но она имеет свои проблемы, поскольку ведет к удорожанию импортного оборудования, снижает возможности населения по выезду за рубеж, ведет к социальным проблемам. Соответственно, нужно иметь места для отдыха внутри страны, если будут ограничены возможности для зарубежного туризма. Если трудно закупать импортное оборудование в одних странах, нужно искать аналоги в странах с более низкими издержками либо производить отечественное.

Взять, например, такую меру, как заморозка на 2014 год цен на продукцию естественных монополий. Это тоже мера структурной политики, которая направлена на поддержку энерго- и транспортноемких секторов, то есть практически всех секторов обрабатывающей промышленности. Но в условиях высокомонополизированного сырьевого и инфраструктурного сектора она может вылиться в то, что инвестиции в обработке будут сопровождаться снижением инвестиций в добыче, и мы не получим общего роста инвестиций. Это нужно учитывать, и такого рода меры должны сопровождаться демонополизацией инфраструктурного или сырьевого сектора.

Еще с 2000-х годов существует программа создания двух-трех российских нефтегазовых компаний (на основе разделения "Газпрома"), которые конкурировали бы между собой. Но сейчас пока об этом речь не идет, программа лежит под сукном, хотя она создана еще в 2001 году.

Но промполитика (которую лучше назвать структурной) все-таки необходима, поскольку в последние годы доля обработки снижается, мы теряем целые сектора, экономика деградирует. И если сейчас произойдет снижение цен на нефть и газ, связанное с появлением альтернативных источников, то мы достаточно быстро получим и снижение нефтегазовых доходов, и другие негативные последствия. Эта тема должна выйти из разряда запретных, из тех, которые почему-то считаются нелиберальными, нерыночными. Она, наоборот, чисто рыночная. Любой рыночник должен рынок холить и лелеять, и понимать его особенности. Но если есть такие факторы, как постоянное укрепление в течение многих лет реального эффективного курса и проблемы голландской болезни, вытеснения обработки, значит, это нужно как-то компенсировать. Чтобы рынок был более гармонично развит, экономика была более диверсифицированной.

Эту тему либеральные экономисты должны всячески изучать, она должна войти в новые стратегические документы, причем не стыдливо и урезанно, как, например, в документе по повышению конкурентоспособности Минпромторга, фактически по промышленной политике, который разработан правительством около полутора лет назад. Там среди мер промышленной политики есть такие, которые давно забыты в мире. Минпромторг выделил отраслевые приоритеты совсем не на основе дискуссии между научными, отраслевыми и правительственными экспертами в ходе какого-то открытого обсуждения, абсолютно не транспарентно. Может быть, это действительно приоритетные направления, но международная современная промышленная политика основана на транспарентности. Мало того, что у нас приоритеты выделили "кривым" способом, так еще и поддержку в их рамках получают определенные компании.

Фактически можно было бы говорить о поддержке ключевых компетенций, то есть не обязательно сохранять, допустим, национальный автопром в виде "Автоваза". Можно обеспечить мобильность рабочей силы, допустим, переезд групп специалистов в другие регионы, где есть условия для создания новых подобных производств. Ведь можно развивать новое производство на новом месте, без необходимости содержать старую инфраструктуру, без старых социальных обязательств. На эту тему есть опыт Дубая, Великобритании и других стран.

Понятно, что это плохо для старых городов, но сохранение статус-кво совсем не здорово для производства, которое не может развиваться с нуля в другом месте.

- Ну тогда у нас Тольятти может в Детройт превратиться…

- Да, в застойную такую бывшую автостолицу. В правительстве разработали новый план повышения производительности труда, где большое внимание уделяется программе повышения мобильности рабочей силы. Это действительно очень важно, потому что пока у нас не решена проблема переезда в новый регион, в том числе с членами семьи (ведь нормального рынка съемного жилья нет, так же как и дешевой ипотеки, систем общежитий для начала). Как компенсировать стоимость переезда, который с нашими расстояниями и ценами выливается в копеечку? В общем, все это проблематично. Тем более что у значительной части населения нет никаких сбережений, они живут от зарплаты до зарплаты.

- И накопленное, судя по всему, могут потерять при очередном банковском кризисе, как это у нас заведено с периодичностью раз в несколько лет…

- Есть специальные опережающие индикаторы состояния банковского сектора, и они говорят о том, что действительно ситуация здесь далека от полного благополучия.

- Каким вы видите место России в международном разделении труда через 10-15 лет? Насколько действенны будут санкции со стороны Европы и Америки в долгосрочной перспективе? Идет ли сейчас речь об усилении проникновения российских компаний на зарубежные рынки, к примеру, восточные, и расширении их участия в глобальных цепочках создания стоимости?

- Действительно, наше место в разделении труда пока определяется производством сырьевых товаров, это нефть, газ, продукция нефтепереработки низкого передела (например, мазут), которая потом дополнительно перерабатывается за рубежом, продукция лесного комплекса, удобрения и металлы, металлургия. Причем металлы, как правило, низкой степени обработки. Вступив в ВТО, Россия может под прикрытием новых механизмов защиты выходить на внешние рынки, именно на это и должна быть нацелена стратегия компаний. Ведь в ВТО вступают не столько для защиты внутреннего рынка (а у нас последние полтора года после вступления в ВТО только об этом и говорили - как бы нам защититься от наступления импорта), сколько для стимулирования экспорта. А сейчас импорт падает, и это все равно не спасает от стагнации. Импорт упал в начале этого года, и экономика вместе с ним, хотя думали, что появятся условия для импортозамещения. Это оказалось не так, нужно прежде всего выходить на внешние рынки. Опять же наши амбиции при этом не основаны на реальных возможностях - все хотят экспортировать сразу какой-то самолет, автомобиль, турбину, то есть целиком какую-то продукцию, не запчасти. Китай, например, после вступления в ВТО резко увеличил свой машиностроительный экспорт, но не сразу экспорт автомобилей. Вот сейчас он собирается у нас строить завод Great Wall, китайский концерн будет собирать внедорожники. А начинали китайцы с участия в мировых цепочках создания добавленной стоимости. Известно, что, стоимость IРod, который собирался в Китае, 100 долларов. Собственно, китайского там несколько лет назад было на 3 или 4 доллара, а все остальное - комплектующие из других стран, на Apple приходилось где-то четверть стоимости, сама технология и бренд. Это говорит о том, что статистика внешнеторговой деятельности очень обманчива относительно реального участия стран в международном разделении труда. И здесь можно находить свои ниши. Известно, что очень многие машиностроительные заводы у нас по-прежнему производят все по принципу натурального хозяйства. То есть комплектующие производятся внутри каждого крупного машиностроительного холдинга. Если бы это производство было выведено в отдельную компанию, например, то могло бы снабжать запчастями все машиностроительные предприятия своей страны и, учитывая экономию на масштабах производства, выходить на внешний рынок и продавать свою достаточно дешевую продукцию. Это могут делать не обязательно очень крупные предприятия, то есть малый и средний бизнес. Но для этого нужно машиностроительные заводы заставить вывести вспомогательные производства за свои пределы. Они, может быть, и вывели бы, но создать новый бизнес достаточно сложно в силу наших бюрократических препон. К примеру, по забюрократизированности процедуры получения разрешения на строительство Россия занимает 140-е место из 146 в рейтинге "Doing business".

Проблема многогранна. Правительство решило стимулировать повышение производительности труда и технологическое обновление. Но вопрос в том, как создать условия для появления новых бизнесов, которые это обновление будут подкреплять новой продукцией. Как облегчить создание новых производств с точки зрения и стоимости кредита (сегодня это в среднем аж 17,5%!), и обеспечения защиты от рейдерских захватов, и от бюрократов, облегчить получение разрешения на строительство, доступ к электросетям, обеспечить мобильность рабочей силы?

Прежде всего, нужно решить структурные проблемы, связанные с переориентацией на новую модель роста - с экономики спроса на экономику предложения, чтобы как можно лучше и дешевле производить. В указах Путина зафиксирована задача подняться в рейтинге "Doing bussiness" со 120-го на 20-е место к 2018 году, мы пока поднялись до 100-го или 98-го. Агентство стратегических инициатив над этим работает, но они говорят, что очень трудно идет процесс, очень много желающих вставить палки в колеса. Как говорится у Горького, "в ущелье темном тепло и сыро", сегодняшних получателей сырьевой ренты это устраивает, а дальше хоть трава не расти.

- В подготовленном МЭР долгосрочном прогнозе развития страны до 2030 года наиболее вероятным признан сценарий с темпом роста ВВП в 2,5%. Как вы оцениваете такой прогноз?

- У нас есть консенсус-прогноз, где мы опрашиваем ведущих экономистов, занимающихся Россией: они дают примерно 2-2,5% роста ВВП в среднем за год на ближайшие три-пять лет. Это даже несколько выше, чем прогнозирует правительство на ближайшие три года. Конечно, эти темпы близки к темпам развитых стран, а Россия развивающаяся страна, и нуждается в более высоких темпах.

Учитывая необходимость перехода к новой модели экономического роста в ближайшие годы, который связан с необходимостью совершенствования законодательства, улучшения инвестиционного климата, регулирования банковской и финансовой системы в целом, очевидно, что с низкими темпами роста в 2-2,5% на ближайшие годы, наверное, можно согласиться. Хотя у России есть конкурентные преимущества, которые, в принципе, могут позволить расти и быстрее. Говорят, есть ловушка среднего уровня развития, которая консервирует большинство стран на долгие годы. Но пример той же Кореи, которая вырвалась из этой ловушки, показывает, что это не приговор. Правда, лишь небольшое количество стран, которые росли долгое время быстрыми темпами, превратились из среднеразвитых в высокоразвитые. Ну, чем мы хуже Кореи?

Я абсолютно не согласен с долгосрочным прогнозом Минэкономразвития, основанном на низких темпах. Нет непреодолимых препятствий для более высоких темпов роста.

- Ректор РАНХиГС при президенте России Владимир Мау считает, что самыми действенными для роста экономики будут институциональные реформы в сфере правоохраны и обеспечения законности. Вы с этим согласны?

- С тем, что говорит Владимир Мау, можно согласиться, но эта обособленная мера не сработает без комплекса других, учитывающих особенности сырьевой экономики. Ресурсное проклятие нужно превратить в ресурсное благословение. Предлагаемая мера направлена на совершенствование институтов, улучшение инвестиционного климата. Действительно, важная черта сырьевой экономики - слабость институтов. Но помимо этого есть еще две проблемы - макроэкономическая волатильность, которая решается через совершенствование бюджетных правил, выход Минфина на рынок опционов и фьючерсов (по опыту нефтеориентированной Мексики) и создание резервных, парковочных фондов и фондов национального благосостояния. И есть проблемы голландской болезни, которые решаются с помощью адекватной некоррупционноемкой структурной политики. Но совершенствования институтов совершенно недостаточно. Нужна новая структурная политика. Для борьбы с макроэкономической волатильностью нужно учитывать особенности российской экономики, в том числе в таких сферах, как таргетирование инфляции: должно быть не проциклическое таргетирование индекса потребительских цен, а других ценовых агрегатов. И совершенно другие подходы к режиму валютного курса: возможно нужен не плавающий, а регулируемый курс.

- Как на экономический рост может повлиять присоединение Крыма?

- Тут есть две плоскости. С одной стороны, Крым далеко не дотационный регион, хотя из примерно 500 млн долларов его бюджета прошлого года около 250 млн долларов приходилось на дотации и субсидии из украинского бюджета. Однако тут, во-первых, не учитываются таможенные пошлины, а Крым достаточно много экспортирует - примерно на 400 млн долларов (продукция химической промышленности, вино и т.д.). К тому же 80% налоговых поступлений от компаний, работающих в Крыму, идут в бюджеты других регионов Украины, как говорится, по месту "прописки". К примеру, Крымские железные дороги зарегистрированы в Днепропетровске и платят там налоги. Крупнейшее алкогольное предприятие "Союз-Виктан" зарегистрировано в Киеве.

Поэтому, в принципе, регион может себя содержать, правда, нужны деньги российского бюджета на повышение зарплат бюджетникам и пенсий пенсионерам, которых там очень много. С другой стороны, там существуют большие проблемы с инфраструктурой, которые требуют привлечения значительных инвестиций.